Встреча 8 мая перед празднованием 79-й годовщины Победы в Великой Отечественной войне, в Москве состоялось довольно важное мероприятие – юбилейное заседание Высшего Евразийского экономического совета.

Мероприятие прошло в доброжелательной и рабочей атмосфере, которую очевидно не собирался как-то раскачивать даже премьер-министр Армении Н. Пашинян, который там председательствовал.Годовая отчетность по организации уже второй год выходит довольно приличная – прирост 8–10 %. Если за 2022 год взаимный товарооборот был зафиксирован как 81 млрд долларов, то в прошлом году его можно оценить – около 90 млрд долларов (по мнению А. Лукашенко). На встрече присутствовал руководитель Узбекистана (статус государства-наблюдателя) Ш. Мирзиеев, а также кубинцы (у Кубы аналогичный статус). С Кубой подписали план совместных мероприятий, было принято решение о начале процедуры интеграции Монголии, которая все-таки несколько поближе к Евразийскому региону.Понятно, что львиная доля прироста, судя по отчетам – это «экспорт в Россию». Санкции вылились в формирование дополнительных товарных потоков, на которых участникам получается зарабатывать. И тем не менее это неплохие темпы прироста. Однако и критических замечаний в ходе открытой части оказалось сделано немало. Квинтэссенцией тут, пожалуй, стали слова А. Лукашенко: «В прошлом году приняты фундаментальные решения в целях финансовой поддержки промышленной кооперации. Несмотря на это, серьезной активности бизнеса пока не наблюдается». Были и другие реплики подобного рода, как и более конкретные вопросы. К примеру, главу Белоруссии крайне интересовал рынок государственных закупок в ЕАЭС, который он оценил аж в 200 млрд долларов в год.И показатели формально неплохие, и мероприятие проходило весьма конструктивно, но чего-то не хватало. Каждый участник по понятным причинам имеет свои «болевые точки»: для Белоруссии это сектор госконтрактов, для Киргизии и Казахстана – логистика и инфраструктура, для Армении – ценообразование на энергоресурсы. Но именно в приведенных словах А. Лукашенко можно найти концептуальную основу, которая и лежит в основе большинства проблемных узлов ЕАЭС.Обычно все описывается термином «единый рынок», однако лидер Белоруссии конкретизирует основу этого единого рынка: «промышленная кооперация». А она, кооперация промышленная, есть или имеется рынок, но без промышленной кооперации? Вопрос на самом деле очень не прост, и здесь будет не лишним посвятить некоторую часть материала ретроспективе. Ретроспектива Десять лет назад (в мае 2014 года) расширенный Таможенный союз – ЕврАзЭС трансформировался в ЕАЭС – организацию, которая должна была обеспечить на порядок иной уровень экономической интеграции. Основные согласования по трансформации проходили в 2012–2013 году, еще до государственного переворота на Украине. В числе некоторых важных подготовительных моментов, можно отметить такие, как формирование Евразийской комиссии вместо Комиссии Таможенного союза под более широкий перечень решаемых задач, завершение дискуссий и принятие решений о присоединении Киргизии и Армении, а также подписание между Казахстаном и Россией договора «О добрососедстве и союзничестве в ХХI веке». Указанный договор между Казахстаном и Россией, как и дискуссии вокруг углубления интеграции, вовсе не были формальными. Договор подтверждал принцип неучастия каждого государства в блоках, союзах, направленных против одной из сторон, условие о «неоказании помощи третьим государствам», которые вступают в конфликт с одной из сторон, а также подтверждал границы по договору от 2005 года. Полемика вокруг интеграции для стран СНГ всегда переходила в плоскость общественного обсуждения и неизбежных информационных кампаний в стиле «Москва создает новый СССР и готовится всех заново поработить» и т. п.Такие кампании самым активным образом поддерживались частью националистических и либеральных кругов, зачастую прямо ориентированных на западные НКО. Шума обычно стояло много и акты, подобные указанному договору, их парировали, хотя и на время.Далее, само подписание договора о создании ЕАЭС состоялось уже в мае 2014 года, когда разворачивались события на Украине, фактически пройдя в том же мае точку невозврата. При этом, к примеру, Киргизия как раз летом 2014 года начала реализацию мероприятий по вступлению в ЕАЭС на институциональном уровне. Информационный фон, который создавался на Западе, а также местными прозападными активистами, был соответствующим, тем более что уже со второй половины лета 2014 года начинается санкционная волна со стороны Европы и США. Углублять интеграцию приходилось на фоне воссоединения с Крымом, событий на Донбассе, а также санкций – этот контекст необходимо учитывать.Помимо информационных волн, направленных против евразийской интеграции, на повестке стояли и более частные, но вполне конкретные практические вопросы, на которые концепция ЕАЭС далеко не всегда могла дать однозначный ответ. Это и вопросы о торговле в национальных валютах, курсовых паритетах, опасения, что рубль просто задавит национальные валюты. Для среднего и выше среднего торгово-логистического бизнеса до конца не были понятны конкретные выгоды от продолжения интеграции. На самом деле сочетание зоны Таможенного союза у одних стран и торговых условий в рамках прошлых соглашений в рамках СНГ у других стран позволяло создавать довольно специфические торговые комбинации. Киргизия, к примеру, вообще была своеобразным хабом по импорту из Китая, на чем зарабатывала, не менее своеобразно была выстроена логистика из Украины и Молдовы. Разница в ценах на сопоставимые товары могла достигать трех и более раз.Проблем в документации, оформлении и закрытии сделок, которые надо было решать, оставалось предостаточно и автоматизация и унификация оформления, как и сопутствующих платежей, являлась несомненным благом, однако этого можно было бы по идее достичь и в рамках прежнего формата ТС – ЕврАзЭС. Отметим и тот момент, что Украина, Беларусь, Казахстан и Киргизия были по ряду товарных цепочек тесно взаимосвязаны, и эти цепочки непосредственно затрагивало военно-политическое противостояние между Россией, Украиной и Западом. Однако не стоит забывать и о том, что именно с 2012–2014 гг. аналитики по-настоящему стали наблюдать процессы экономической кластеризации вместо глобализации, торможение экономического роста в целом и потребления в частности. Линии между макроэкономическими кластерами еще не были четко видны, но уже ощущались. Также странам Центральной Азии интеграция была необходима, с одной стороны, чтобы делать крупные проекты в плане логистики и поставок сырья, а с другой стороны, чтобы не уйти совсем уж под Китай. Без крупных проектов и способов устойчивой, безопасной и масштабной доставки товаров и сырья нельзя было получить инвестиций, а без привлечения России – не получить самостоятельности перед нависающим Китаем. Одновременно без решения интеграционных вопросов трудно было рассчитывать и на получение инвестиций Китая, ведь интеграция – это связанность сложного региона и его стабильность. А задержатся инвестиции от Китая – придут от Москвы. По крайней мере, такие аргументы были на тот конкретный момент времени рабочими, хотя и одними из целого перечня.В России интеграция воспринималась по-разному. Некоторые действительно в этом видели зарю «нового СССР», победу разных концепций «евразийства» и в целом перспективный политический проект в условиях растущей конфронтации с Западом. Кто-то подходил к интеграции с более прагматичных позиций, поскольку торможение глобализации и начавшееся дробление на макрорегионы автоматически предполагало, что Россия должна образовать свое пространство для конкуренции. Оформлялось это через идеи многополярности посредством формирования общего рынка. Так и привязывались термины: многополярность – общий рынок. И как будет показано, в этом подходе имелся концептуальный подводный камень.Вот примерно в таком виде ТС – ЕврАзЭС подошел к переходу на новый организационный уровень – ЕАЭС. При этом надо учитывать, что даже в контексте событий 2014 года интерес к идеям ЕАЭС был на континенте довольно высок – их обсуждали в Турции, Пакистане, Иране, Сирии, Монголии, Азербайджане. Вполне реалистичными тогда выглядели переговоры даже с Молдовой. Вся эта ретроспектива призвана показать, что ЕАЭС не рассматривался участниками как проходной политический проект. В отличие от России с нашим отдельным политическим дискурсом, соседям необходимость глубокой интеграции надо было у себя еще обосновывать отдельно и проводить ее в крайне стеснительных условиях международных отношений и надвигавшихся санкций. Во всем была логика, но было очень много серьезных внутренних и внешних барьеров, для чего и был описан контекст. Тем не менее интеграция проводилась. Цели И вот теперь можно обратиться к такому основополагающему документу как Договор о Евразийском экономическом союзе, а именно к ст. 4 – «Основные цели Союза».Основными целями Союза являются:– создание условий для стабильного развития экономик государств-членов в интересах повышения жизненного уровня их населения;– стремление к формированию единого рынка товаров, услуг, капитала и трудовых ресурсов в рамках Союза; – всесторонняя модернизация, кооперация и повышение конкурентоспособности национальных экономик в условиях глобальной экономики.Кооперацию национальных экономик мы видим в перечне целей, а вот промышленной кооперации, о которой и говорил А. Лукашенко, не найдем ни в целях, ни в последующих пунктах. Она, промышленная кооперация, как бы предусматривалась сама собой – будет единый рынок, будет и кооперация. Единый рынок на самом деле есть – кооперации промышленной нет. И в данном случае автор вовсе не цепляется за отдельно взятое выражение, просто оно характеризует такое явление как общая стоимость. Если вы купили у продавца импортный товар, который он купил еще где-то, то общий рынок у вас есть – общей стоимости нет. Приведенная ретроспектива наглядно показывает, что, стремясь сделать общий рынок, но не ставя задачи по созданию общих цепочек совместного производства интеграции уровня вроде той, что хотели адепты «СССР 2.0» и чего боялись определенные круги в соседних государствах, добиться этого было невозможно в принципе.Это не означает, что формирование ЕАЭС и единого рынка ошибочно, но без единой производственной базы, где именно стоимость формируется совместно, рынок так и остается зоной свободной торговли, просто расширенной и более удобной, чем это обычно предусматривается договорами. Однако и на двустороннем уровне, если вы делаете совместное производство, можно получить зону свободной торговли достаточно удобную.Проиллюстрируем это примерами.Узбекистан (наблюдатель, но не участник ЕАЭС): торговля со всеми участниками ЕАЭС – 33 % от общей внешней торговли, за вычетом оборотов с Россией – 12,6 %. Таджикистан (не участник ЕАЭС): торговля со всеми участниками ЕАЭС – 45 % от общей внешней торговли, за вычетом оборотов с Россией – 23 %. Теперь возьмем показатели, которые участники ЕАЭС формируют между собой, и вычленим оттуда торговлю с Россией. Казахстан – доля ЕАЭС 2 %, Киргизия – доля ЕАЭС 11 %, Армения – доля ЕАЭС 2 %, Белоруссия – доля ЕАЭС 1 %. Понятно, что с РФ эти проценты будут намного больше, но мы сопоставляем сравнимое. Получается, что Узбекистан без всякого ЕАЭС больше интегрирован в торговлю ЕАЭС, чем все остальные. Таджикистан с его 23 % – вообще лидер по «евразийской интеграции». Его вообще можно записать по факту в учредители, там уже и так, судя по темпам паспортизации, наполовину наши. Но вопрос остается: а как же так получается, что у участников доли в перекрестной торговле намного меньше, чем не у участников?В качестве объективной ремарки отметим, что у той же Белоруссии низкий процент во многом объясняется одной практической, хотя и банальной причиной – в России формально выше закупочные цены, а логистика от Белоруссии короче. Это все так, но именно этот вопрос решается через промышленную кооперацию и формирование совместных стоимостных цепочек.По большому счету нынешний ЕАЭС – это целиком и полностью рынок России, где Россия экспортирует, как обычно, преимущественно сырье и импортирует много всего остального, проблема в том, что этот импорт не обязательно (довольно редко, если не брать Белоруссию) произведен в странах-участниках. Это не общая зона стоимости, это расширенная зона свободной торговли. И здесь снова придется вернуться к ретроспективе. ПриоритетыВедь по сути тот же Узбекистан без ЕАЭС получает через торговые соглашения в рамках СНГ и двусторонние договора гораздо больше, чем от проектов «интеграции» с их административной базой, институциями, причем это касается не только торговли, но и миграции. И откровенный ответ здесь нам дает президент Киргизии С. Жапаров, который прямо говорит, что крайне важно налаживать диалог «между двумя глобальными концепциями и организациями. Это ЕАЭС и инициатива «Один пояс, один путь».Т. е. ЕАЭС являлся очень важной опцией в плане создания такого пространства, где китайские и европейские логистические инициативы будут чувствовать себя более комфортно. Ведь это сейчас регион стал более предсказуем, в прошлые годы там был конфликт на конфликте, и было не так уж много механизмов для стыковки интересов. А это плохой признак для инвестора.Надо ли как-то винить соседей в том, что, создавая ЕАЭС, они конструировали расширенную зону свободной торговли, где механизм согласований работал с прицелом на торговые маршруты вроде «Один пояс, один путь» и привлечение инвестиций? Нет, потому что мы сами делали то же самое. Мы говорили про общий рынок, но не говорили про общую стоимость. По сути, и целей таких не ставили. А вот А. Лукашенко этим вопросом задаться решил.Понятно, что сегодня ЕАЭС в условиях санкций – это важный инструмент для России и опционально полезный и выгодный для соседей. Развивать его необходимо, но вот поставить вопрос ребром о целях на десятый год существования объединения стоит. Либо ЕАЭС остается расширенной зоной свободной торговли, даже расширенной до полностью безбарьерной работы, но тогда это не ЕАЭС, либо это все-таки пространство, где работают общие производственные цепочки – создается общая стоимость. Как в ЕС или у Китая в ЮВА. Можно, конечно, и дальше откладывать эту дискуссию, но все-таки надо помнить, что общее производство – это долгосрочные проекты, а свободная торговля может быть как долгосрочной, так и ситуативной.