Пролог, или слово об империиПродолжим ранее начатый цикл о соотнесенности в фигуре российского самодержца царского и священнического служения. В сегодняшнем разговоре несколько сместим акцент на народные представления о «настоящем» и «ненастоящем» государе.


Тема важная, ибо подобные представления повлекли за собой череду судьбоносных в истории Отечества событий и послужили причиной падения династии Годуновых, так и не ставшей в глазах подданных подлинно царской. Но прежде небольшое вступление: в прошлом материале «Иван Грозный – договор с Господом» подчеркивалось принятие Русью, равно как и Европой в целом, Константинова, или имперского, христианства.К западу от Одера, пусть и не сразу, это нашло отражение в создании империи Карла Великого, имевшей опосредованное, несмотря на все претензии и самого монарха и его окружения, отношение к наследию Рима. Как известно, со смертью своего основателя держава Каролингов распалась, а позже сколоченная Оттоном I Священная Римская империя, дожившая в полуобморочном состоянии до Наполеона, представляла собой нечто аморфное и скорее – реквием по так и не сбывшейся мечте.У нас же, в иных обстоятельствах и спустя семьсот лет после Карла Великого, идея империи воплотилась в жизнь. В чем она выражалась в военном и политико-теологическом смысле? На мой взгляд, верный ответ дал историк С. Девочкин: Речь идет о концепции Translatio imperii, иначе говоря, «передача империи». Суть в том, что Римская империя – это метафизическое мировое царство, которое переходит из одной страны в другую. Этим концептом пытались обосновать справедливость того, что правитель королевства франков Карл Великий в 800 г. принял титул римского императора. Для обоснования прав Карла его идеологи вспомнили древнюю легенду о том, что Ромул был потомком Энея, который бежал из пылающей Трои и как бы унес царскую власть с собой. С другой стороны, привлекали концепцию из Священного писания христиан, из книги пророка Даниила, где речь шла о сменяющих друг друга царствах.От Августа КесаряВ логике концепта Translatio imperii, равно как и идеи сакрализации рода: от Энея до Ромула, и следует понимать слова Грозного, обращенные им к шведскому королю Юхану III: «Мы от Августа Кесаря родством ведемся».Таким образом, опиравшийся на «Сказание о князьях Владимирских» Иван Васильевич подчеркивал законность своих прав на корону. Не в деталях, но в сущности царь не кривил душой: брак его деда с Софьей Палеолог давал основания видеть себя «природным» государем – родственником последнего императора переместившейся на север и не способной умереть Римской державы. Не способной, поскольку, согласно теологическим представлениям поздней античности и раннего Средневековья, Римская империя освящена Рождеством Спасителя, что, собственно, и привело к формулированию концепции Translatio imperii.Первому русскому царю повезло более, нежели Карлу Великому, чей брак с византийской императрицей Ириной некоторое время рассматривался в политических кругах Аахена и Константинополя, но так и не состоялся. В свою очередь, «природный» характер царской власти Рюриковичей давал их подданным повод видеть в государе земного Бога, о чем писал первый биограф Грозного Пауль Одерборн. Больше того, схожие представления были свойственны и интеллектуальной элите. Так, в послании Ивану Васильевичу Максим Грек уподоблял образ царя земного Царю Небесному. Максим следовал логике римской традиции, в рамках которой даже после прекращения гонений на Церковь и в уже начавшуюся эпоху Вселенских Соборов:Божественность императоров-христиан – пишет историк А.Д. Рудоквас – не отрицается, но констатируется даже в законодательстве. Так, в законе 341 г. о запрещении языческих жертвоприношений император Констанций ссылается на изданный по тому же поводу закон его божественного отца, то есть Константин.То есть и после торжества христианства принятая еще во времена язычества титулатура императоров оставалась неизменной: Pontifex maximus. Позже подобные представления о сакральном статусе монаршей власти перекочевали на русскую почву. Их суть: царь — не простой человек, что в еще большей степени подтверждалось миропомазанием наследовавшего в 1584-м трон Федора Ивановича. Далее обряд будет совершаться над всеми российскими монархами, за исключением Федора Годунова и Петра III. Кстати, Федор Иванович сподобился миропомазания вторым в русской истории. Первым стал галицкий князь Даниил, возведенный в королевское достоинство и помазанный миром папским легатом в 1257-м. Еще один важный аспект в контексте нашей темы и напрямую вытекающий из первого отмечен свидетелем коронации последнего Рюриковича – если не считать, конечно, последним Василия Шуйского – на троне, англичанином Д. Горсеем: Царь после краткой речи допустил каждого поцеловать его руку, что и было сделано, затем он перешел на свое царское место за столом, где ему с почестями прислуживали его знатные люди.«Борис Годунов и царица Марфа» – эскиз картины Н.Н. Ге. Марфа – мать Дмитрия. Строго говоря, она не могла быть царицей, но являлась таковой в рамках народных представленийВ православной традиции руку целовать принято священнику. Видимо, в сознании подданных царь совмещал и мирскую, и пастырскую функции.И еще один хорошо известный аспект: в 1589 г. учреждение патриаршества – акт не только церковный, но и политический, повысивший значение России как нового Рима на христианском Востоке.Бывший опричник, не ставший новым СоломономВ контексте вышесказанного, ставший царем шурин Федора Ивановича Борис Годунов понимал шаткость своего положения. Ведь он – «неприродный» монарх, и легитимность его избрания Земским собором в глазах простого люда ничего не значила. Соответственно, Борис стремился исправить ситуацию. Один из шагов — идея воздвигнуть, в подражание царю Соломону, на территории Кремля собор «Святая святых», что символизировало бы преображение Москвы в Новый Иерусалим. По другой точке зрения, Борис задумал строительство собора по подобию храма Воскресения Господня в Иерусалиме.Грандиозный собор, по словам Б.А. Успенского, призван был умалить значение прежнего, сооруженного при перебравшемся из Владимира в Москву по приглашению Ивана Калиты митрополите Петре, в подражание константинопольской Святой Софии. Но главное: собор придавал бы и сакральный статус династии Годунова, демонстрируя на важнейшем для категорий средневекового мышления языке символа: Борис отныне новый Соломон, вписавший свое имя в скрижали Священной Истории. Реализовать проект царь не успел – был возведен лишь один ярус колокольни Ивана Великого. Да и сама идея не встретила сочувствия у современников, осудивших монарха за гордыню, о чем писал дьяк Иван Тимофеев – яркий публицист XVII в., автор посвященного Смуте исторического произведения «Временник». Другой шаг к легитимизации власти новой династии нашел выражение в предпринятом Борисом изменении обряда венчания, что носило, по словам искусствоведа А. Л. Баталова:концептуальный характер, перестраивая чин в сторону большей близости с византийским обрядом. В чине Бориса Годунова была сделана попытка восстановить византийскую последовательность, соединить венчание с миропомазанием. Смысловой акцент сделан именно на этой части обряда. Сознательная ориентация на чин византийских василевсов связана с желанием уподобиться императору Вселенской православной империи.Уподобление выражается в венчании Бориса на царство – впервые в русской истории – одним из пяти Вселенских патриархов, что зримым образом должно было сместить значимость царской власти с родовой ее составляющей на харизму носителя скипетра и державы. Однако подобный шаг, может, и вызвал понимание со стороны образованной части духовенства, но вряд ли затронул струны души простого народа и убедил его, что новый государь — «настоящий».Миротворец, но не триумфатор: упущенный шанс ГодуноваДействительно же реальный шанс легитимизировать свою власть в глазах подданных Борису представился в апреле 1598-го, после поступления известий о вторжении на русские земли войск крымского хана Казы-Гирея. Победа виделась бы народу знамением Господа, Его санкцией на царство и благословением рода Годунова. И государь лично выступил в поход. Однако хан не принял сражения и двинул войска в Венгрию. Борис вернулся в Москву миротворцем, но не военным триумфатором, что сыграло не в его пользу. Трагическая история с Дмитрием Угличским также подкосила и самого монарха и послужила в дальнейшем причиной гибели его жены с сыном. Причем именно она демонстрирует народные представления о легитимности царской власти. На первый взгляд Дмитрий не имел формальных прав на трон, как рожденный в результате блудного сожительства, каковым считался невенчанный брак, и потому, строго говоря, последний сын Грозного не являлся царевичем. Но всё это отходило на второй план перед представлениями о сакральности подлинно царского рода, к коему Дмитрий принадлежал и что на вполне официальной основе делало его при жизни старшего брата наследником престола. Соответственно, убийство Дмитрия выглядело не просто как преступление, но — святотатство, а его недуг — прямое следствие колдовства. На сегодняшний день нет доказательств причастности Годунова к разыгравшейся в Угличе трагедии, но народной молве они и не требовались. Какой-нибудь юродивый на паперти храма в воскресный день сказал во всеуслышание о виновности Бориса, и всё — считайте, приговор. Ситуацию усугубил неурожай и порожденный им голод 1601–1603 гг., в чем народ увидел кару Небес за прегрешения, в числе которых – избрание «ненастоящего» царя, к тому же поднявшего руку на «природного» Рюриковича.Соответственно, когда в 1602-м в Речи Посполитой появился самозванец, Годунов был обречен. Месть ОтрепьеваВ прошлом материале мы говорили о жуткой участи, уготованной Грозным жертвам его расправ. Некоторые из них лишались христианского погребения, превращаясь, по народным представлениям, в заложных покойников. Однако после преждевременной смерти сына испугавшийся за его участь в пакибытии монарх и сам принялся молиться, и монахам повелел за убитых по его приказу, составив знаменитый синодик опальных.Отрепьев в этом плане оказался более жестокосердным. Мало того, что, согласно «Московской хронике» немецкого наемника Конрада Буссова, он приказал убить Федора Годунова, вдобавок к этому Лжедмитрий запретил отпевать и самого шестнадцатилетнего несчастного юношу, и задушенную его мать – царицу Ирину, обрекая их, в народном представлении, на превращение в неуспокоенных скитальцев на земле. «Агенты Дмитрия Самозванца убивают сына Бориса Годунова» – картина К.Е. МаковскогоПо повелению Отрепьева дворец Бориса подвергся разрушению, а само тело усопшего было перенесено из Архангельского собора и похоронено за пределами Кремля, тем самым подчеркивалось его якобы самозванчество.Возможно, Лжедмитрием руководил сугубо политический расчет: продемонстрировать в том числе и таким специфическим образом нелегитимный характер пребывания Годуновых на троне.Раз Борис с Федором не «природные» государи, то, следовательно, они играли в царей, то есть скоморошничали, что в глазах народа являлось кощунством, граничащим с богохульством. А тут еще молва, будто бы Борис «природного» государя Дмитрия извести пытался, и тот только чудом спасся. Всё это усугублялось слухами об обращении Годунова к магам и гадалкам. Последнее, впрочем, соответствовало действительности: царь весьма интересовался астрологией.В общем, какое уж тут христианское погребение. Разумеется, в таком случае столь страшная участь могла видеться в рамках суеверного народного сознания вполне заслуженной. Ирония только в том, что не пройдет и года, как в подобном обвинят и Отрепьева. Да и поводов он понадавал: и бороду, нарушая запрет Стоглавого собора, брил, и после обеда не спал, и платье немецкое носил, а именно в нем на русских средневековых иконах черти изображались, еще и телятину в пост ел, и жену-католичку привез, и ляхов вместе с ней.Потому и самого Отрепьева на участь заложного покойника обрекли – свалили труп в навозную кучу, покуда не спалили. Что касается Годунова: продержись он на троне дольше и передай власть способному, по отзывам современников, и блестяще образованному сыну, и исторический путь России сложился бы иначе. Скажем, процесс модернизации страны, немыслимый в Новое время без образованных и грамотных управленцев, начался бы столетием раньше. Собственно, Борис отправлял дворян учиться за границу. «Самоцарь» как приговорНо времени у него не оказалось, он так и не стал в народном представлении легитимным государем. Ибо: Законное в обрядовом отношении, — пишет Б. А. Успенский, — поставление на престол (венчание на царство) еще не делают человека царем. Не поведение, но предназначение определяет истинного царя; поэтому царь может быть тираном (как, например, Иван Грозный), но это ни в коей мере не говорит о том, что он не на своем месте. Итак, различаются цари по Божьему промыслу и цари по собственной воле, причем только первые признаются «царями»; иначе говоря, различаются безусловный и условный (конвенциональный) смыслы слова «царь». Поэтому Лжедмитрий, в отличие от Ивана Грозного, с точки зрения Ивана Тимофеева не является царем (хотя он и был законно поставлен на царство), он — «самоцарь». Равным образом и Борис Годунов, по мысли того же автора, «самоизволением» сел на престол, и поэтому Иван Тимофеев царем его не признает; так же он относится и к Василию Шуйскому.И уже совсем в завершение, перекидывая мостик если и не в день сегодняшний, то в прошлый и еще столь близкий для многих из нас век: думаете, народные представления о «природном» и «неприродном» царе – дела минувших дней, преданье старины глубокой? Вовсе нет. Усыпальница Годуновых в Троице-Сергиевой Лавре, куда останки и самого царя, и его супруги с сыном были перенесены 1606 г. по приказу Василия Шуйского Как и документально зафиксированная вера в заложных покойников, они дожили до современности, найдя отражение в мифах то о чудесно спасшейся дочери Николая II Анастасии, то о выжившем цесаревиче Алексее, ставшем с фамилией Косыгин фактически вторым лицом в государстве.